Доклад Н.Ф.Соловьевой на мартовской конференции Института археологии РАН. Наталья Соловьева: «Научное первенство сохранения памятников Пальмиры принадлежит России Соловьева наталья федоровна год рождения

Комментируя недавнее заключение о том, что при проведенных под руководством Натальи Соловьевой в феврале 2011 г. археологических работах на Невском проспекте (Невский, 68) «ничего ценного не обнаружено». Татьяна Лиханова назвала руководителя Группы Охранной археологии ИИМК «Славиной от археологии» (http://www.novayagazeta.spb.ru/2011/13/1). Позволю себе решительно не согласиться с этим определением.

Татьяна Славина – профессор архитектуры, доктор наук, руководитель архитектурной мастерской. Да, ее имя стало нарицательным, но Славина, насколько мне известно, никогда не пряталась за чужие спины, и все заключения, на основании которых давались разрешения на снос исторических зданий, были «именными»: ответственность за эти заключения принимала на себя лично профессор Славина.

Наталья Соловьева, кандидат исторических наук, с прошлого года руководит Группой охранной археологии (ГОА), созданной приказом директора ИИМК. Но ни ГОА, ни лично Соловьева от своего имени не выступают: все прикрывается именем и авторитетом Института истории материальной культуры РАН – одного из старейших археологических учреждений нашей страны, правопреемника Императорской археологической комиссии. Именно благодаря работам ГОА Институт истории материальной культуры заработал в городе презрительную кличку «Институт материальной халтуры». Хочу подчеркнуть - ИИМК не несет никакой научной ответственности за проводимые сотрудниками ГОА «охранные раскопки», поскольку с результатами этих раскопок подавляющее большинство сотрудников ИИМК просто не знакомы. На заседании Ученого совета ИИМК 16 февраля с.г. два ведущих отдела Института - отдел палеолита и отдел славяно-финской археологии - настаивали на том, чтобы результаты «охранных работ», проводимых Соловьевой и ее сотрудниками, проходили обязательную научную апробацию на заседаниях профильных отделов ИИМК ( , ), однако этот вопрос даже не был поставлен на голосование: по непонятной мне причине, такое положение дел устраивает администрацию ИИМК. Так что, надо полагать, и в дальнейшем археологи ГОА, специализирующиеся в изучении памятников первобытной археологии, будут продолжать раскопки памятников эпохи средневековья и Нового времени, и все это будет официально называться: "исследования, проведенные специалистами ИИМК". Ну, как если бы терапевты или невропатологи Первого Медицинского института проводили хирургические операции, и все это называлось бы "операции, проведенные специалистами Первого Медицинского института".

Так что, не надо сравнивать Татьяну Славину и Наталью Соловьеву: такое сравнение оскорбительно для Славиной.

§1. Изучение антропоморфных изображений эпохи энеолита Южного

Туркменистана.

§2. Изучение культовых сооруэюений эпохи энеолита Юэ/сного

Туркменистан.

§3. Миф и ритуал - основные точки зрения на проблему.

Глава 1. Характеристика памятника и краткая история его исследования.

§1. Характеристика памятника.

§2. История изучения памятника.

Глава 2. Культовые комплексы Илгынлы-депе (типология и хронология).

§1. Описание культовых комплексов.

§2. Отличительные признаки культовых комплексов.

§3. Хронологические особенности культовых комплексов.

Глава 3. Антропоморфные изображения Илгынлы-депе и вопросы их классификации

§1. Классификация. Типология.

§2. Особенности изготовления глиняных статуэток.

§3. Стратификация.

Глава 4. Реконструкция обрядовой практики обитателей Илгынлы-депе.

Рекомендованный список диссертаций по специальности «Археология», 07.00.06 шифр ВАК

  • Вопросы взаимосвязи культур Ирана и Южной Туркмении: интерпретация изображений животных на керамических и каменных изделиях эпохи энеолита 2005 год, кандидат исторических наук Абоу Аль-Хассан Махмоуд Бакри Моусса

  • Формирование древнейшего протогородского центра бронзового века Средней Азии: процессы культурной и технико-технологической трансформации 2009 год, доктор исторических наук Кирчо, Любовь Борисовна

  • Глиняная пластика скифского времени Днепро-Донской лесостепи 2011 год, кандидат исторических наук Белая, Наталья Николаевна

  • Мелкая пластика эпохи неолита-энеолита на территории Сибири 2010 год, кандидат исторических наук Морозов, Андрей Викторович

  • Женское божество в системе религиозно-мировоззренческих представлений народов Средней Азии 2007 год, доктор исторических наук Горшунова, Ольга Вениаминовна

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Антропоморфные изображения и культовые комплексы Южного Туркменистана поры среднего энеолита: По материалам раскопок Илгынлы-депе»

Изучение элементов духовной культуры и мировоззрения древних обществ является одной из наиболее проблематичных областей археологии. И, хотя практически любая добытая при раскопках вещь, будь то глиняный горшок или каменное орудие, в определенные моменты жизни их владельца или всего древнего коллектива могла иметь отношение к сакральной сфере, изыскания в этой области традиционно базируются на особых группах археологических источников - культовые сооружения, антропо- и зооморфные изображения и погребения.

Объектом исследования настоящей работы стали двадцать пять культовых комплексов и насчитывающая 573 единицы хранения коллекция антропоморфных изображений, открытые и накопленные в результате многолетних раскопок энеолитического поселения Илгынлы-депе, расположенного в Юго-восточном Туркменистане.

Хронологические рамки работы охватывают временной промежуток со второй четверти до конца IV тысячелетия до н. э.

Полученные в результате археологических раскопок данные о культовых сооружениях и антропоморфных изображениях эпохи энеолита Туркменистана были, в основном, опубликованы в 60-80-е годы прошлого столетия. Настоящая работа вводит в научный оборот новые археологические материалы, представляющие большой интерес для исследований архитектуры, искусства и мировоззрения первобытных земледельцев.

Научная новизна работы заключается также в разработке системы отличительных признаков и хронологии культовых сооружений, в создании типологии антропоморфных изображений одного памятника, позволившей четко выявить стилистические и хронологические особенности типов статуэток и в предпринятом впервые детальном изучении особенностей изготовления терракотовых статуэток.

Материалы диссертации могут быть использованы в работах, касающихся изучения истории архитектуры, искусства и религии первобытных земледельцев, при чтении лекций для студентов гуманитарных ВУЗов и создании музейных экспозиций.

Результаты работы многократно обсуждались на заседаниях Отдела Центральной Азии и Кавказа ИИМК РАН и были использованы автором в научных докладах в Институте Археологии в Лондоне (1992 г.), Институте Археологии Варшавского Университета (1995 и 2001 гг.), Немецком Археологическом Институте в Стамбуле (2003 г.), «Доме Археологии» в Лионе и Институте Археологии в Нантере (2004 г.), на 14-ой Международной конференции Европейской Ассоциации Археологов Южной Азии в Риме (1997 г.).

Цель работы состоит в том, чтобы на основе всестороннего анализа культовых комплексов и антропоморфных изображений одного памятника попытаться реконструировать элементы духовной культуры обитателей энеолитического поселения.

Задачами работы на начальном этапе являлись: выявление отличительных признаков, характеризующих культовые комплексы, и их хронологических особенностей; изучение особенностей изготовления и создание типологии антропоморфных изображений; изучение хронологических изменений в иконографии. На завершающем этапе исследования основная задача состояла в сравнении археологических данных, добытых на Илгынлы-депе, с общепринятыми теоретическими постулатами архаического мифа и ритуала и проведении возможных параллелей с археологическими и этнографическими материалами изучения традиционных обществ, живших в то же время на прилегающих территориях, или ведущих похожее хозяйство в похожих климатических зонах, или находящихся на той же ступени развития.

Заключение диссертации по теме «Археология», Соловьева, Наталья Федоровна

Заключение

Настоящая работа была посвящена попыткам реконструкции одной из сфер жизни древних обитателей Илгынлы-депе, а именно - реконструкции их обрядовой практики. Описать далее материальную сторону жизни илгынлынской общины представляется достаточно сложным, поскольку культуры эпохи энеолита южного Туркменистана, подобно древнебалканским культурам, отделены от современности рядом значительных этнокультурных трансформаций. Изучение различных аспектов жизни и деятельности древнего общества в таких случаях требует реконструкции не просто вымершей культуры, но и неизвестного культурного типа (Березкин, Соловьева 1996: 103). Еще более серьезные, часто непреодолимые, трудности встают на пути исследователей, пытающихся воссоздать частички духовного мира общества бесписьменной эпохи на основе анализа археологических источников. Тем не менее, признавая неполноту археологических источников (в данном случае материалов, полученных при исследовании энеолитического поселения Илгынлы-депе), для исследований такого рода, удалось проследить некоторые черты обрядовой практики и мировоззрения обитателей поселения.

Прежде всего, следует отметить одну характерную особенность поселения, прослеживаемую на археологическом материале. Это - развитость и богатство материальной культуры, особенно той ее сферы, которая связана с жилищем и домашним бытом. Рядовые жилые и хозяйственные постройки обитателей поселения поражают продуманностью деталей архитектуры и качеством отделки. А уникальные ритуальные комплексы Илгынлы-депе, открытие которых молено смело назвать одним из валенейших событий последних десятилетий в археологии Блияснего Востока и Средней Азии, позволяют поставить Илгынлы-депе в один ряд с такими памятниками, как Чатал-Хеюк и Невали-Чори. Осмысление феномена илгынлынских святилищ еще впереди. Еще предстоит пролить свет на такие нерешенные проблемы, как происхождение данного архитектурного феномена, ареал его распространения в эпоху развитого энеолита и обстоятельства, приведшие к его исчезновению.

Количество культовых комплексов на Илгынлы-депе и наличие в них всей гаммы перехода от предельной насыщенности деталями и объектами высокой семиотической значимости до почти полного их отсутствия вновь находят аналогии в материалах анатолийского Чатал-Хеюка, где «каждая третья комната - святилище» (Ьекэоп 1989: 161). Такая ситуация предполагает, что ритуал был стержнем существования общины в целом и каждого отдельного ее члена, что обряды были неотъемлемой частью повседневной жизни человека и сопровождали все виды его деятельности.

Ритуальные действия проводились в парадных помещениях - святилищах домохозяйств. Существование самих культовых комплексов, от возведения до разрушения всегда сопровождалось ритуалами.

Разные размеры и уровень богатства внутреннего убранства святилищ предполагают, что «повседневные» ритуалы могли проводиться в маленьких и/или бедных святилищах, важные для коллектива обряды - в более крупных и богатых святилищах. И, вероятно, в жизни общины наступали такие моменты, как, например, сев или сбор урожая, когда достигавшие наивысшего напряжения обрядовые действия проводились при участии всех жителей в самых больших и богатых культовых комплексах. Проведению в святилище особо значимых календарных ритуалов, связанных с севом или сбором урожая, возможно, была посвящена и сюжетная многослойная настенная роспись.

Для обрядовых действий, наряду с такими специальными предметами, как каменные статуи или терракотовые статуэтки, и небытовыми деталями интерьера, часто использовались обычные вещи (посуда, каменные орудия, зерно, кости), наделявшиеся на момент обряда особыми функциями.

Особенно ярко проявляется женская символика обрядовой практики обитателей поселения. Вероятно, можно говорить о существовании разных женских мифологических персонажей, главным из которых могла быть прародительница/первопредок, роль которой исполняли каменные статуи.

Большая часть терракотовых женских статуэток могли быть участницами наиболее значимых для благополучия земледельческой общины календарных обрядов. Обилие статуэток, возможно, свидетельствует о большом количестве ритуальных действий, сопровождавших все сезонные работы.

Немаловажную роль в жизни обитателей общины, получавшей часть мясного рациона охотничьими трофеями, видимо, продолжали играть и образы дикой природы, с которыми могли быть связаны антропоморфные статуэтки с рисунками животных на бедрах. Женские статуэтки с рисунками козлов на бедрах могли изображать духов/покровителей дикой природы.

Некоторые указания на проведение ритуалов, маркирующих этапы жизненного пути каждого общинника и регулирующих его отношения с обществом, можно найти в женских статуэтках, изображающих персонажей разного возраста, антропоморфных бесполых статуэтках и схематичных стоячих фигурках.

Наряду со сверхъестественными женскими образами, у жителей Илгынлы-депе существовал культ быка, вероятно, воплощавший мужское начало. Ярким свидетельством участия такого персонажа в ритуалах, проводимых в святилищах, является протома быка.

Стоячие антропоморфные глиняные фигурки могли быть как участниками переходных обрядов, так и изображениями умерших родственников.

О существовании сложных отношений к умершим и возможном их участии в различных ритуальных действиях свидетельствует разнообразие найденных на поселении погребений. Захоронения в пределах жилой застройки, погребения младенцев внутри жилища, а также ритуальные перезахоронения черепов и отдельных костей скелетов были призваны связывать мир людей с миром предков, обеспечивая первым определенные блага.

Анализ культовых сооружений и антропоморфных изображений Илгынлы-депе и реконструкция на основе этого анализа обрядовой практики обитателей общины свидетельствуют, что, несмотря на богатое художественное восприятие жизни, в целом, обряды и верования обитателей Илгынлы-депе, насколько можно судить по имеющимся в распоряжении исследователей материальным свидетельствам, демонстрируют сходство с обрядами и верованиями, свойственными большинству архаических земледельческих обществ. Это относится, прежде всего, к календарным ритуалам и ритуалам, связанным с культом предков, занимающим одно из главных мест в обрядовой практике, дающим надежду на благополучие общины и регламентирующим всю жизнь земледельцев.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Соловьева, Наталья Федоровна, 2005 год

1. Альбедиль М. Ф. Ритуал в пространстве традиционной культуры // Теория и методология архаики. Материалы теоретического семинара. Вып.З. Стратиграфия культуры. Что такое архаика. СПб., 2003: 16-23.

2. Андреев Ю. В. От Евразии к Европе. Крит и эгейский мир в эпоху бронзы и раннего железа (III начало I тыс. до н.э.). СПб., 2002.

3. Антонова Е. В. Антропоморфная скульптура древних земледельцев Передней и Средней Азии. М., 1977.

4. Антонова Е. В. Очерки культуры древних земледельцев Передней и Средней Азии. М., 1984.

5. Антонова Е. В. Обряды и верования первобытных земледельцев Востока. М., 1990.

6. Антонова Е. В., Литвинский Б. А. К вопросу об истоках древней культуры Переднего Востока (раскопки Невали-Чори). // Вестник древней истории, №1, М., 1998: 37-47.

7. Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983.

8. Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993.

9. Байбурин А. К., Топорков А. Л. У истоков этикета. Этнографические очерки. Л., 1990.

10. Березкин Ю. Е. Энеолитические святилища Илгынлы-депе // Известия Академии Наук Туркменской ССР. Серия общественных наук. №6. Ашхабад, 1989: 20-24.

11. Березкин Ю. Е. Святилища медно-каменного века на юге Туркменитана // Природа №7 М., 1990: 55-59.

12. Березкин Ю. Е. Об универсалиях в мифологии // Теория и методология архаики. Материалы теоретического семинара. Вып.З. Стратиграфия культуры. Что такое архаика. СПб., 2003: 24-26.

13. Березкин Ю. Е., Соловьева Н. Ф. Символы власти в акефальном обществе. Скамьи, кресла и бык на юге Центральной Азии. // Символы и атрибуты власти. СПб., 1996: 102-118.

14. Березкин Ю. Е., Соловьева Н. Ф. Парадные помещения Илгынлы-депе (предварительная типология). // Археологические вести, №5, СПб., 1998: 86123.

15. Бибиков С. Н. Культовые женские изображения раннеземледельческих племен Юго-Восточной Европы. // Советская Археология, вып. 15, М., 1951.

16. Ганялин А. Ф. Холм Йлгынлы-депе // Труды Института истории, археологии и этнографии АН ТССР, Том 15, Ашхабад, 1959: 15-29.

17. Дьяконов И. М. (ред.). История Древнего Востока. Часть I. М., 1983.

18. Дьяконов И. М. Архаические мифы Востока и Запада. М., 1990.

19. Емельянов В. В. Ритуал в Древней Месопотамии. СПб., 2003.

20. Иванов С. В. Скульптура алтайцев, хакасов и сибирских татар. Л., 1979.

21. Кабо В. Р. Первоначальные формы религии. // Религиозные представления в первобытном обществе. Тезисы докладов конференции. М., 1987: 30-32.

22. Каспаров А. К. Возможности идентификации зооморфных статуэток из энеолитических слоев памятников Илгынлы-депе, Алтын-депе и Кара-депе в Южной Туркмении. // Археологические вести, №8, СПб., 2001: 99-105.

23. Кожин П. М., Сарианиди В. И. Змея в культовой символике анаусских племен. // История, археология и этнография Средней Азии, М., 1968: 35-40.

24. Корниенко Т. В. «Храмы» Северной Месопотамии в эпоху докерамического неолита. // Вестник Древней Истории, №2, М., 2002: 93-113.

25. Коробкова Г. Ф., Шаровская Т. А. Каменные изделия Илгынлы-депе. // Отчет по гранту РГНФ «Энеолитическое поселение Илгынлы-депе», 1998: 67.

26. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994.

27. Марколонго Б., Моцци П. Геоморфологическая эволюция предгорной равнины восточного Копетдага в эпоху голоцена: предварительный геоархеологический обзор. // Археологические вести, №7, СПб., 2000: 33-40.

28. Массой В. М. Расписная керамика Южной Туркмении по раскопкам Б. А. Куфтина. // Труды Южнотуркменистанской Археологической Комплексной Экспедиции. Том VII, Ашхабад, 1956: 291-373.

29. Массон В. М. О культе женского божества у анауских племен. // КСИИМК №73 1959.

30. Массон В. М. Кара-депе у Артыка // Труды Южнотуркменистанской Археологической Комплексной Экспедиции. Том X, Ашхабад, 1960.

31. Массон В. М. Средняя Азия и Древний Восток. М. Л. 1964.

32. Массон В. М. Средняя Азия в эпоху камня и бронзы. Л., 1966.

33. Массон В. М. Алтын-депе. Л., 1981.

34. Массон В. М. Илгынлы-депе новый центр энеолитической культуры Южного Туркменистана. // Известия Академии Наук Туркменской ССР. Серия общественных наук, №6. Ашхабад. 1989: 15-20.

35. Массон В. М. Первые цивилизации. Л., 1989.

36. Массой В. М, Кирчо Л. Б. Изучение культурной трансформации раннеземледельческих обществ (по материалам новых раскопок на Алтын-депе и Илгынлы-депе). //Российская Археология, № 2, М., 1999: 61-76.

37. Массой В. М., Сарианиди В. И. Среднеазиатская терракота эпохи бронзы. Опыт классификации и интерпретации. М., 1973. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1976.

38. Мунчаев Р. М., Мерперт Н. Я. Раннеземледельческие поселения Северной Месопотамии. М., 1981.

39. Погожева А. П. Антропоморфная пластика Триполья. Новосибирск, 1983. Религиозные традиции мира. Часть 1. М., 1996.

40. Сарианиди В. И. Энеолитическое поселение Геоксюр. // Труды Южно-Туркменистанской Археологической Комплексной Экспедиции. Том X. Ашхабад, 1962: 225-318.

41. Сарианиди В. И. Культовые здания поселений анауской культуры // Советская археология, №1, М., 1962: 44-56.

42. Сарианиди В. И. Некоторые вопросы древней архитектуры энеолитических поселений геоксюрского оазиса // КСИА, №91, М., 1962: 22-29.

43. Соловьева Н. Ф. Стенопись Илгынлы-депе. // Археологические вести. № 5, СПб., 1998: 124-130.

44. Топоров В. Н. О ритуале. Введение в проблематику. // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988.

45. Тоси М. Сеистан в бронзовом веке // Советская археология, №3 М., 1971:15.30.

46. Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983. Фрэзер Д. Д. Золотая ветвь. М., 1980.

47. Хлобыстина М. Д. «Маленькие богини» туркменского энеолита. // Каракумские древности. Вып. VI, Ашхабад, 1977: 102-109.

48. Хлопин И. H. Дашлыджи-депе и энеолитические земледельцы Южно Туркмении // Труды Южно-Туркменистанской Археологической Комплексной Экспедиции. Том X, Ашхабад, 1960: 134-224.

49. Хлопин И. Н. Памятники раннего энеолита Южной Туркмении // Свод археологических источников. Выпуск БЗ-8. Энеолит южных областей Средней Азии. Ч. 1.М.-Л., 1963.

50. Хлопин И. Н. Геоксюрская группа поселений эпохи энеолита. M.-JL,1964.

51. Хлопин И. Н. Памятники развитого энеолита Юго-восточной Туркмении // Свод археологических источников. Выпуск БЗ-8. JI., 1969.

52. Хлопин И. Н. Эпоха бронзы Юго-Западного Туркменистана. СПб., 2002. Щепанская Т. Б. Власть пришельца. Атрибуты странника в мужской магии русских (XIX начало XX в.) // Символы и атрибуты власти. Генезис, семантика, функции. СПб., 1996: 89-101.

53. Энеолит СССР // Археология СССР. М., 1982.

54. Юсупов X., Ляпин А. А. А. А. Марущенко: архивные материалы. // Культурные ценности. Международный ежегодник 1996. СПб., 1998: 141-161.

55. Янушевич 3. В., Кузьминова H. Н., Вострецов Ю. Е. Исследование ботанических остатков из древних поселений (методические аспекты и практика). Владивосток, 1989.

56. AmietP. La glyptique mesopotamienne archaique. Paris, 1961.

57. Amiet, P., Tosi, M. Phase 10 at Shahr-i Sokhta // East and West 28 (1-4) 1978:9.31.

58. Banning E. B. Housing Neolithic Farmers // Near Eastern Archaeology Vol. 66 (1-2), March-June 2003. Baltimore: 15-21.

59. Viewpoint. Can we interpret the figurines? // Cambridge Archaeological Journal 6:2 (1996): 281-307.

60. Cauvin J. Naissance des Divinités. Naissance de l"Agriculture. La Révolution des Symboles au Néolithique. Paris, CNRS Éditions 1994.

61. Cauvin J. The Symbolic Foundations in the Neolithic Revolution in the Near East // Life in Neolithic Farming Communities: Social Organization, Identity and Differentiation, ed. by I.Kuijt, New York, 2000: 235-251.

62. Durkheim E. Les formes élémentaries de la vie religieuse. Paris, 1912.

63. Epstein C. Basalt Pillar Figurines from the Golan. // The Biblical Archaeologist. Volume 40. Number 2, 1977: 60.1.kson S.H. Kivas? // The Architecture and Social Integration in Prehistoric Pueblos, Cortez CO, 1989: 161-167.

64. Masson V. M. A l"origine des villes en Turkmenie miridionale // Les Dossier d"Archeologie 185, 1993: 22-27.

65. MassonV. M., Korobkova G. F. Eneolithic stone sculpture in south Turkmenia. // Antiquity. Volume 63. Number 238,1989: 61-69.

66. Masson V. M., Berezkin Y. E., Solovieva N. F. Excavations of Houses and Sanctuaries at Ilgynly-depe chalcolithic site. Turkmenistan. // New archaeological discoveries in Asiatic Russia and Central Asia. Sankt-Petersburg, 1994: 18-26.

67. Matthews W. Microstratigraphy and Micromorphology: Contributions to Interpretation of the Neolithic Settlement and Landscape at Çatalhôyûk, Turkey // Third International Congress on the Archaeology of the Ancient Near East, Paris, 2002.

68. Mellaart J. Çatal-hûyiik. A Neolithic town in Anatolia. London and Southampton: Thames and Hudson, 1967.

69. Oates J. Choga Mami. 1967-1968. A Preliminary Report. // Iraq Vol. XXXI, 2, London. 1969.

70. Oates J. Religion and Ritual in Sixth-Mill.B.C. Mesopotamia. // World Archaeology. Vol. 10, № 2, London, 1978.

71. Ozdogan M. Neolithic in Turkey. Istanbul, 1999.

72. Piperno M. The aspects of ethnical multiplicity across the Shahr-i Sokhta graveyard// Orients antiquities 25(3-4), 1986: 257-270.

73. Pumpelly R. Ancient Anau and the Oasis-world. Explorations in Turkestan. Prehistoric Civilizations of Anau. Washington, 1908.

74. Solovyova N. F. Chalcolithic Anthropomorphic Figurines from Ilgynly-depe, Southern Turkmenistan. Classification, analysis and catalogue. BAR International Series 1336. Oxford, 2005.

75. Solovyova N. F., Yegor"kov A. N., Galibin V. A., Berezkin Y. E. Metal artifacts from Ilgynly depe, Turkmenistan.// New archaeological discoveries in Asiatic Russia and Central Asia. Sankt-Petersburg, 1994: 31-35.

76. Ucko P. J. Anthropomorphic figurines of Predynastic Egypt and Neolithic Crete with comparative material from the Prehistoric Near East and Mainland Greece. London, 1968.

77. Verhoeven M., An Archaeological Ethnography of a Neolithic Community. Space, Place and Social Relations in the Burnt Village at Tell Saby Abyad, Syria, Nederlands Historisch-Archaeologisch Instituute Instanbul. 1999.1. Список иллюстраций

78. Рис. 1. Карта Туркменистана и сопредельных территорий. Рамкой выделенатерритория восточной части Прикопетдагской равнины и Геоксюрского оазиса.

79. Рис. 2. Карта памятников энеолита юга Туркменистана (по В.М.Массон.

80. Энеолит южных областей Средней Азии, часть II. САН, Б 3-8).

81. Рис. 3. Топографический план поселения Илгынлы-депе.

82. Рис. 4. Соотношение строительных горизонтов раскопов Илгынлы-депе.

83. Рис. 5. Домохозяйства с парадными помещениями.

84. Рис. 6. Раскоп 3 горизонт VI (самый ранний).

85. Рис. 7. Раскоп 3 горизонт VI (второй пол).

86. Рис. 8. Раскоп 3 горизонт VI (третий, четвертый и пятый полы).

87. Рис. 9. Раскоп 3 горизонт VI (самый поздний).

88. Рис. 10. Пять слоев настенной росписи из комплекса 47Л/1-3.

89. Рис. 11. Фрагмент второго слоя настенной росписи из комплекса 47Л/1-3.

90. Рис. 12. Фрагмент четвертого слоя настенной росписи из комплекса 47Л/1-3.

91. Рис. 13. Раскоп 3 горизонт V-." (самый ранний).

92. Рис. 14. Раскоп 3 горизонт V-B.

93. Рис. 15. Раскоп 3 горизонт V-Б.

94. Рис. 16. Раскоп 3 горизонт V-A.

95. Рис. 17. Раскоп 3 горизонт V (самый поздний).

96. Рис. 18. Глиняная протома быка из комплекса 38Л/-3.

97. Рис. 19. Раскоп 3 горизонты 1УБ и IVА.

98. Рис. 20. Раскоп 3 горизонт IV (самый поздний).

99. Рис. 21. Настенная роспись из комплекса 26/ГУ-З.

100. Рис. 22. Глиняный стул из комплекса 26/ГУ-З.

101. Рис. 23. Раскоп 3 горизонт П1А.

102. Рис. 24. Раскоп 3 горизонт III.

103. Рис. 25. Раскоп 3 горизонт II (самый ранний).

104. Рис. 26. Раскоп 3 горизонт П (средний). Рис. 27. Раскоп 3 горизонт П (самый поздний). Рис. 28. Раскоп 3 горизонт I.

105. Рис. 29. Раскоп 5 горизонт ПБ (соответствует поздней стадии горизонта IV раскопа 3).

106. Рис. 30. Рельефно-цветовой декор, характерный для тумб ранних комплексов. Рис. 31. Раскоп 5 горизонт ПА (соответствует ранней стадии горизонта Ш раскопа 3).

107. Рис. 32. Раскоп 4 горизонты I, II, III.

108. Рис. 33. Раскоп 5 горизонт I (соответствует поздней стадии горизонта III и, возможно, ранней стадии горизонта П раскопа 3). Рис. 34. Раскоп 7 помещение 1. Рис. 35. Раскоп 1.

109. Рис. 36. Раскоп 4 горизонт П (северо-западная часть).

110. Рис. 37. Раскоп 4 горизонт I (северо-западная часть).

111. Рис. 38. Технологические особенности изготовления сидячих статуэток.

112. Способы вылепливания и соединения деталей.

113. Рис. 39. Технологические особенности изготовления сидячих статуэток. Способы обработки поверхности.

114. Рис. 40. Головы глиняных статуэток. Распределение по строительным горизонтам.

115. Рис. 41. Головы глиняных статуэток. Распределение по раскопам. Рис. 42. Верхние части торсов глиняных статуэток. Распределение по строительным горизонтам.

116. Рис. 43. Верхние части торсов глиняных статуэток. Распределение по раскопам. Рис. 44. Нижние части торсов глиняных статуэток. Распределение по строительным горизонтам.

117. Рис. 45. Нижние части торсов глиняных статуэток. Распределение по раскопам.

118. Рис. 46. Ноги глиняных статуэток. Распределение по строительным горизонтам.

119. Рис. 47. Ноги глиняных статуэток. Распределение по раскопам.

120. Рис. 48. Статуэтки-фишки, антропоморфные ручки на крышках сосудов иантропоморфные налепы на стенках сосудов. Распределение по строительнымгоризонтам.

121. Рис. 49. Статуэтки-фишки, антропоморфные ручки на крышках сосудов и антропоморфные налепы на стенках сосудов. Распределение по раскопам. Рис. 50 Антропоморфные изображения, найденные in situ. Таблица I. Головы Н0-0-1, Н0-0-2, Н0-0-3.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Институт истории материальной культуры Российской академии наук является прямым наследником старейшего государственного археологического учреждения России — Императорской археологической комиссии, образованной в Петербурге в 1859 году. ИИМК РАН продолжает вести археологические раскопки, участвуя в масштабных экспедициях на территории всей России. О том, какие экспедиции проводятся археологами в этом году, какие находки были сделаны и зачем Петербургу музей археологии рассказала в интервью информационному агентству "Интерфакс Северо-Запад" заместитель директора ИИМК РАН Наталья Соловьева.

Наталья Федоровна, какие крупные экспедиции проводит Институт в сезоне этого года? Есть ли находки, которые могут считаться уникальными?

Наши экспедиции работают и будут работать довольно долго, их продолжительность зависит от климатических особенностей региона. Традиционно Институт подводит итоги на весенней сессии, но мы всегда знаем о состоянии дел в экспедициях, знаем, что где происходит, какие есть проблемы, какие интересные находки обнаружены. В этом году в институте, как и в прежние годы, работает большое число экспедиций во многих регионах страны: в Сибири (в Туве и в Хакасии), на Крайнем Севере и в европейской части России, на Тамани и в Крыму.

Необходимо разделять экспедиции на те, которые финансируются из госбюджета и новостроечные, когда археологические исследования проводятся за счет хозяйствующего субъекта. Из госбюджета финансируются исследования, которые проводятся в рамках выполнения государственных заданий. К сожалению, с каждым годом эта строка расходов сокращается, и в этом году мы, практически, не имеем экспедиционного финансирования из госбюджета. Но, тем не менее, исследования продолжаются - ученые выигрывают гранты, в том числе и на полевые исследования. Например, сейчас у нас очень крупная экспедиция на Крайнем Севере по гранту Российского научного фонда. Эта экспедиция будет продолжаться несколько лет. Традиционно, уже много десятков лет продолжаются раскопки в Старой Ладоге, на Рюриковом городище и в Костенках, где исследуются палеолитические стоянки.

Огромный пласт полевых исследований института сегодня связан с новостройками. Новостроечная, контрактная, коммерческая, хоздоговорная, охранная, спасательная, охранно-спасательная археология - все эти определения в разные эпохи характеризовали и характеризуют вид археологической деятельности по спасению и сохранению объектов археологического наследия, которым грозит частичное разрушение или полное уничтожение в результате хозяйственной деятельности человека. Основной задачей охранной археологии является сохранение археологического наследия и формирование исторического сознания, уважительного отношения к прошлому у населения. Согласно закону, любой хозяйствующий субъект обязан на стадии изыскательских работ провести археологические исследования на предмет выявления наличия или отсутствия памятников археологии. В случае обнаружения памятников в ходе таких разведок необходимо либо изменить проект строительства, либо полностью раскопать выявленные памятники до начала строительства.

По сути, институт занимается спасательной археологией с момента образования Императорской археологической комиссии (ИАК) в 1859 году, (ИИМК РАН - прямой наследник этой комиссии). В положении о ИАК было зафиксировано, что "Комиссия следит за земляными работами, предпринимаемыми в больших размерах, как, например, при проведении линий железных дорог, шоссе, прочее, дабы, насколько окажется возможным, воспользоваться этими случаями для археологических открытий". Уже в год своего создания представитель комиссии направляется для "обзора земляных работ по линии Волжско-Донской железной дороги". С тех пор новостроечные работы и ведутся.

Если вернуться к экспедициям, то в этом году мы закончили начавшиеся еще осенью 2015 года масштабные археологические раскопки в зоне строительства железной дороги в обход Украины. Результаты там хорошие: интересные памятники бронзового века и Средневековья. На сегодняшний день все раскопки завершены, отчеты сданы, строители получили все разрешения, железная дорога строится.

Очень интересные результаты получены в ходе исследований погребальных памятников под Армавиром в урочище Кизиловая балка, на месте строительства линии электропередачи Невинномысской ГРЭС. Особая значимость проведенных исследований состоит в том, что нам удалось зафиксировать срез сразу нескольких культур эпохи бронзы: ямной, катакомбной и срубной. Исследования могильника позволили проследить изменения в погребальном обряде, которые происходили в течение нескольких веков. Коллекцию находок пополнили интересные вещи: керамические сосуды, курильницы, необычные украшения из раковин и рыбьих позвонков. В соседнем кургане были раскопаны скифские захоронения.

Хорошие раскопки были в Сибири и в Крыму. Это были наши совместные работы с Русским географическим обществом. Мы давние партнеры с РГО, а в последние годы очень плотно сотрудничаем при проведении археологических исследований. В этом году у нас с ними три проекта. Это, например, "Тайны древних художников" в Сибири, где была найдена уникальная курильница Окуневской культуры. Окуневская культура - одна из самых интересных и загадочных культур эпохи бронзы Сибири. Её искусство представлено петроглифами, многочисленными предметами мелкой художественной пластики и антропоморфными каменными изваяниями. В этом году специалистам института и волонтерам РГО посчастливилось найти богатое погребение женщины, в котором, помимо разных категорий погребального инвентаря, лежала керамическая курильница. Можно смело сказать, что это находка века. Археологи даже стали называть ее "чашей Грааля" Окуневской культуры.

Второй совместный проект с РГО - работы в Крыму. Там силами специалистов Эрмитажа, ИИМК РАН, Крымского центра подводных исследований и волонтеров РГО продолжались раскопки античного города Акра, входившего когда-то в состав Боспорского царства. Большая часть памятника теперь находится под водой, но сохранились и остатки города на суше. У нас была и подводная часть исследований, и наземная часть. Чтобы открыть наземную часть оборонительных сооружений Акры, сотрудникам экспедиции пришлось построить временную дамбу, немного оградить воды Черного моря и провести там раскопки. Были раскрыты интересные оборонительные сооружения, и мы очень надеемся на продолжение этих работ.

Третий совместный проект института и Русского географического общества - раскопки палеолитической стоянки в Костенках. Это такой памятник, который не может не давать интересных археологических результатов, поэтому мы с нетерпением ждем завершения полевого сезона и возвращения наших коллег.

Институт проводит серьезную экспедицию в Крыму, в частности в районе Керченского пролива. Расскажите об этой работе.

Да, институт наряду с другими археологическими организациями проводит исследования в зоне строительства Крымского мостового перехода. В прошлом году мы исследовали поселение Ильич с Таманской стороны и несколько небольших памятников в Крыму. В этом году экспедиция института совместно с ООО "Археологическое общество Кубани" проводят раскопки памятников, которые попадают в зону строительства автодороги к будущему мосту со стороны Тамани. К Керченскому полуострову мост подходит так, чтобы не затронуть археологических памятников. Такой проект стал возможным после продолжительных археологических разведок. Со стороны Тамани археологические исследования близятся к завершению. Работы были проделаны огромные - археологи открывали широкие площади, что дало возможность по-новому взглянуть на памятники: открыты крупные античные и средневековые усадьбы с хозяйственными постройками, новые погребальные комплексы. Эти исследования серьезно пополнят наши знания о раннем средневековье Таманского полуострова.

- Музеефикация потребуется?

Музеефикация недвижимого археологического объекта проводится в том случае, если его нельзя перенести и требуется оставить на месте. Ни на Керченском полуострове, ни на Тамани недвижимых археологических объектов, которые достойны музеефикации в рамках новостроечных исследований под строительство моста, не выявлено. Никакой необходимости менять проект расположения моста и подъездных путей к нему из-за музеефикации объектов не возникнет. Всё, что раскопано, будет представлено через некоторое время в научных публикациях, а находки переданы в музеи.

Часто ли приходится сотрудникам Института вести раскопки в Петербурге в связи со строительством в историческом центре? Какой участок Петербурга представлял бы для вас как ученого наибольший интерес с точки зрения раскопок?

Для ученого интересно копать везде. К сожалению, как это ни странно звучит, Петербург археологически изучен мало и плохо. Масштабные работы провести в городе сложно по понятным причинам. Мы проводим работы именно в рамках законодательства до начала строительства. Из последних масштабных работ института - раскопки на участке строительства второй сцены Малого драматического театра. Это работы текущего года, мы раскрыли остатки фундамента школы кантонистов, плац Семеновского полка, собрали богатую коллекцию находок.

Конечно, нам бы хотелось проводить больше крупных исследований именно в черте города. Все-таки обнаруживаемые в ходе раскопок остатки материальной культуры прекрасно дополняют, а порой и значительно уточняют письменные источники, часто случается так, что в письменных источниках нет того, что мы находим в раскопах. К настоящему моменту специалистам института удалось собрать значительные коллекции разных категорий находок материальной культуры быта Петербурга. Вероятнее всего, мы уже в этом году начнем серию публикаций этих находок в виде каталогов. До сих пор такого труда не издано.

Известно, что сегодня археологией занимается много частных коммерческих структур. Как вы оцениваете их работу?

Это давняя и очень сложная проблема. Коммерческие структуры в археологии появились в "лихие" девяностые годы. Когда сотрудникам института, как, впрочем, и большинству сотрудников бюджетных организаций, подолгу задерживали выплату заработной платы, в умах немногих из них, кто обладал коммерческой жилкой, появились идеи о выведении договорной археологии из-под научных учреждений и создании коммерческих структур для зарабатывания денег на археологии. Однако самую большую опасность для археологического наследия представляли даже не профессиональные археологи, а дельцы от "народной археологии", почуявшие "археологический Клондайк", где, если не тратиться на полноценное изучение памятников, можно неплохо заработать. "Остапы Бендеры" конца ХХ века вдруг поняли, что археологическая деятельность на участках строительства может стать поистине "договорной" и удивительно прибыльной для договаривающихся сторон.

Лично я отношусь отрицательно к коммерческой деятельности в археологии, проводить исследования, с моей точки зрения, должны государственные организации. Это должны делать Академия наук, высшая школа, музеи. Ведь для этих организаций важна именно наука, важны научные результаты. Для любой же коммерческой структуры важно извлечение прибыли. Конечно, в частной археологии есть коммерческие организации, которые хорошо работают, но это единицы. В массе своей это организации, которые только извлекают прибыль. В их составе нет археологов, они нанимают безработных археологов, проводят разведки и раскопки, результаты которых - либо белое пятно, либо минимальная информация. Мы не видим находок, сданных в музеи, мы не видим научных публикаций.

- Испытывает ли "индустрия" археологии сегодня дефицит кадров? Охотно ли молодые люди идут в эту профессию?

Сегодня с кадрами ситуация сложная. Был период, когда в археологию почти не шли. Сейчас ребята с удовольствием идут в эту область, но после окончания университета попасть в профильное учреждение очень сложно. Все же понимают, что пополнение новыми кадрами возможно после ухода на пенсию пожилых сотрудников. Но в гуманитарных науках это очень сложно, поскольку ученый накапливает свой опыт и знания в течение всей жизни. Для нас очень дороги все наши пожилые сотрудники, это кладезь знаний, это живые энциклопедии. Нам нужны их знания и советы. Ротация в нашей сфере очень сложна еще и потому, что нам, как и другим научным учреждениям, ежегодно сокращают финансирование. Поэтому молодые, только что закончившие университеты ребята устраиваются на временные работы в коммерческие структуры. Жаль, потому что там науки почти нет.

Как повлияло развитие информационных и инновационных технологий на профессию археолога? Какие современные методы археологической работы используются сегодня?

Полевые археологические исследования техника заменить не может. Глаза и руки археолога - это лучшие инструменты даже сегодня. Конечно, есть новые современные методы, позволяющие получить некоторую информацию, не разрушая памятников. Например, геофизическая разведка, когда приборы "видят сквозь землю", что там может быть обнаружено. Но расшифровывает это всё равно археолог.

В плане фиксации появилось очень много новых технологий, нового оборудования. Создание чертежей с помощью компьютерных программ, создание трехмерных моделей по фотографиям - все эти методы позволяющие археологам быстро и четко проводить фиксацию обнаруженных конструкций и находок, очень облегчают нам жизнь. Конечно, это все не отменяет процесс раскопок, ведь это наш главный источник новой информации. Очень продвинулись вперед и естественнонаучные исследования - сегодня археолог получает намного больше информации о каждой находке, чем могли узнать наши коллеги в прошлом. Конечно, использование последних достижений естественных наук и новейшего оборудования, современных методик расширяют наши познания, и это прекрасно, но это никоим образом не означает, что мы стали проводить больше времени за компьютером, чем в поле. Полевая составляющая для нас остается на первом месте.

- Сложно ли Институту сохранять раскопанные экспонаты?

У археологов есть право только на временное хранение и научную обработку экспонатов. В течение трех лет или по истечении трех лет после завершения раскопок мы обязаны передать экспонаты в музейный фонд. С этого момента начинается масса проблем, потому что у музейщиков дефицит и с фондохранилищами, и с хранителями - можно сказать, их просто нет. Плюс к этому наши находки очень часто представляют интерес только для ученых. В состав археологических коллекций, как правило, входят фрагментированные предметы повседневного обихода древних жителей: обломки керамических и стеклянных сосудов, обломки ножей и других бытовых предметов, редко отдельные аксессуары одежды, единичные мелкие монеты и подобные вещи. В зависимости от масштабов производимых археологических работ и характера изучаемых памятников древности, объем коллекций может достигать нескольких сотен тысяч единиц хранения. Передача коллекций такого объема на постоянное хранение в учреждение Музейного фонда России, как правило, наталкивается на сопротивление самих музеев, которые хотят принять лишь экспонируемые вещи, представляющие интерес для обычного посетителя музея. Если же это огромная масса битых керамических сосудов, то нет смысла их экспонировать, он не интересен для посетителя музея. Для ученых-археологов же это зачастую крайне важные находки, к которым исследователь будет обращаться еще неоднократно в своей работе и которые нельзя просто закопать обратно в землю.

Мы всегда настаиваем на том, чтобы наши коллекции принимались в полном объеме, а музейщики всегда хотят взять только то, что достойно экспозиции. И нас можно понять, и их можно понять. Серьезная проблема в том, что в нашем городе нет музея археологии. Если бы он был - а таких музеев в мире довольно много, - то мы могли бы показывать находки именно подготовленным зрителям, которые идут в музей археологии, хотя бы отчасти представляя, что они там увидят. Такой музей значительно облегчил бы жизнь и музейщикам, и нам.

Соловьева Наталья Федоровна

Заместитель директора ИИМК РАН по организационным вопросам,

вр.и.о. заведующего Отделом охранной археологии ИИМК РАН,

старший научный сотрудник, кандидат исторических наук


Исследования раннеземледельческих

поселений Туркменистана

В 2014 году силами совместной российско-туркменской археологической комплексной экспедицией под руководством Н. Ф. Соловьевой продолжались исследования раннеземледельческого поселения Йылгынлы-депе, расположенного в восточной части подгорной полосы Копет-Дага примерно в 240 км по прямой на юго-восток от Ашхабада и в 110 км на северо-восток от Мешхеда. В настоящее время это оплывший холм с пологими склонами неправильных овальных очертаний, площадью около 14 га и высотой около 12 м (на юго-западе) и 14 м (на северо-востоке) над современным уровнем аллювиальной равнины. Более возвышенная северная часть плавно переходит в основной массив поселения, простирающийся к югу. В V — IV тыс. до н. э. равнину вокруг Йылгынлы-депе, сформированную глинистыми наносами, орошала речка Меана-чай.

Культурный слой памятника включает примерно 20 строительных горизонтов. За годы раскопок (1985–1991, 1993–1995, 1997, 1999, 2006–2014) Каракумская экспедиция ЛОИА АН СССР/ИИМК РАН сначала под руководством В. М. Массона, а затем Н. Ф. Соловьевой изучили шесть верхних строительных горизонтов. При совокупной мощности отложений порядка 14 м, поселение должно было быть основано в конце V – начале IV тыс. до н.э.. Однако, поскольку ни на одном участке поселения в результате археологических изысканий не достигнут материк, не исключена возможность расположения самого раннего культурного слоя существенно ниже уровня современной равнины, следовательно, поселение могло быть основано, как минимум, в середине, если не в начале V тыс. до н. э. Судя по топографии памятника, возникшее в эпоху раннего энеолита поселение достигло максимальных размеров в пору Намазга-II. К концу этого периода происходит постепенное запустение центральной части поселка. Керамика с росписью геоксюрского стиля, появляющаяся в двух самых верхних строительных горизонтах Йылгынлы-депе, позволяет датировать оставление поселения примерно 3100-2900 гг. до н. э. Оставление Йылгынлы-депе, видимо, связано с прогрессирующим оскудением водных ресурсов.

Основу хозяйства общины поселения составляли земледелие и скотоводство – выращивали, в основном, пшеницу и ячмень, в стаде преобладал мелкий парнокопытный скот. Часть мясного рациона восполнялась охотничьими трофеями.

Община поселка эпохи развитого энеолита была довольно большой — от одной до двух тысяч человек, с богатой материальной культурой, особенно развита была сфера, связанная с жилищем и домашним бытом. Раскопки памятника предыдущих сезонов выявили многие детали строительной практики и способов капитальных и косметических ремонтов, применявшихся в парадных, жилых и хозяйственных помещениях Йылгынлы-депе. Обитатели поселка не только накопили большой опыт в технике строительства и отделке интерьеров сырцовых домов, но и методично соблюдали устоявшиеся многовековые традиции домостроительства. Четкое зонирование пространства домохозяйства по функциональному назначению являлось одной из таких традиций. Жители прекрасно знали, как будет использоваться помещение, еще при закладке фундамента, не говоря уже о внутренней отделке помещений.

Доступные археологам материальные составляющие обрядов, проводимых обитателями поселка, свидетельствуют об удивительно богатой, разнообразной и красочной ритуальной стороне жизни общины. Настенные росписи, детали интерьера святилищ, антропоморфные статуэтки и мелкая глиняная пластика Йылгынлы-депе демонстрируют высокий уровень развития художественного мастерства жителей поселка. Находки большого количества медных изделий свидетельствуют о высоком уровне развития металлургии меди. Высокого уровня достигло и камнерезное производство, о чем свидетельствует изготовление мастерами Йылгынлы-депе каменных статуй.

Изучение Йылгынлы-депе стало качественно новым этапом полевых исследований памятников эпохи энеолита Южного Туркменистана. Наряду со всесторонним изучением особенностей материальной культуры поселения поры среднего энеолита, особое внимание было уделено микростратиграфическим исследованиям архитектурных остатков в пределах одного строительного горизонта, изучению техники сырцового домостроительства и создания интерьеров помещений. В результате исследования поселения получены новые данные, позволяющие охарактеризовать культуру земледельческой общины эпохи энеолита Южного Туркменистана.

При раскопках Йылгынлы-депе были открыты архитектурные комплексы с оригинальным интерьером. Насыщенность центральных комнат этих комплексов объектами высокой семиотической ценности дала основание исследователям называть такие помещения «святилищами с красными скамьями» или «парадными помещениями». «Святилища», безусловно, связанные с областью культа и ритуала, представляют собой не специализированные постройки сакрального назначения, а центральные комнаты отдельных домохозяйств, как очень крупных и богатых, так и достаточно рядовых. В некоторых случаях все домохозяйство состояло из «святилища» и дворового участка перед ним, в других рядом расположены одно – два помещения, лишенные изысканного декора, в крупных богатых домохозяйствах перед «святилищем» непременно был парадный двор, соединенный с жилыми и хозяйственными постройками. Встречаются помещения, обладающие большим количеством деталей интерьера и объектов неутилитарного назначения и помещения с минимальным их набором. За все годы исследования памятника было открыто 25 комплексов «с парадным помещением» — «святилищем». В святилищах обнаружены уникальные настенные росписи и скульптура, глиняные и обугленные деревянные скамьи, крашеные полы, алтари, каменные статуи, а также изделия, намеренно оставленные на полах перед разрушением зданий. Это медные орудия и украшения, терракота, каменные статуэтки, керамика, каменные и костяные орудия.

Археологические исследования экспедиции на протяжении последних лет сфокусированы только на стратиграфическом раскопе 3 (руководитель работ – Н. Ф. Соловьева), площадью около 370 кв. м. За все годы раскопок здесь было исследовано шесть домохозяйств шести строительных горизонтов, из которых первое (самое верхнее) сохранилось не на всей площади раскопа. Остальные пять представляли собой исключительно редкую картину последовательной смены домохозяйств, включающих комплексы квазихрамового характера с уникальными деталями интерьера. Каждый новый комплекс более позднего горизонта возводился на месте отслужившего свой срок прежнего, практически полностью повторяя ориентацию, расположение входа и деталей внутреннего убранства, но, в то же время, каждый новый комплекс имел какие-то, присущие только ему, особенности. Проведенные исследования дали возможность автору выдвинуть тезис о том, что обитатели поселения веками традиционно оформляли культовые комплексы домохозяйства, четко разграничивали места для проведения обрядовых действий, рабочее, жилое и хозяйственное пространство домохозяйства. На протяжении почти 500 лет, культовые и жилые помещения, парадные, хозяйственные и производственные дворы вновь возводимого домохозяйства располагались над соответствующими помещениями и дворами предыдущего домохозяйства. Все строения одного домохозяйства были отделены от других мощными внешними стенами. Между домохозяйствами были организованы узкие улочки – проходы, имевшие U-образную поверхность, вымощенную битой керамикой. Керамика и типы антропоморфных статуэток, обнаруженные в пределах шести исследованных горизонтов, позволяют датировать всю свиту временем Намазга II.

Задачи исследования Йылгынлы-депе в 2014 году сводились к продолжению изучения одного из важнейших культурных центров Древнего Востока с целью получить новые материалы, которые позволят уточнить хронологическое соотношение культурных комплексов самого поселения Йылгынлы-депе, реконструировать хозяйственную деятельность его обитателей и, до некоторой степени, доступной археологической науке, исследовать идеологические представления древних земледельцев Средней Азии и социальную организацию общины, жившей в пределах плотно застроенного поселения. Для оседло-земледельческого энеолита Ближнего и Среднего Востока VII-III тыс. до н. э. такие данные практически отсутствуют, а социальные реконструкции основаны, главным образом, на сопоставлении групп памятников по расположению и размерам, поэтому продолжение полевых исследований Йылгынлы-депе представляет особую значимость. Необходимость получения новой информации о поселении, добытой при помощи археологических исследований, в 2014 году представляла особую значимость. Дело в том, что в заполнении и на полах самого нижнего домохозяйства VI строительного горизонта было обнаружено большое количество фрагментов керамики, орнамент на которой характерен для периода раннего энеолита (позднего Намазга-I), что позволило предположить возможность обнаружения архитектуры этого периода в VII строительном горизонте. Ожидания исследователей были оправданы сверх всякой меры – в ходе полевого сезона 2014 года при исследовании VII строительного горизонта сразу под стенами домохозяйства VI горизонта был обнаружен прекрасно сохранившийся уникальный комплекс – специализированная мастерская по изготовлению мелкой глиняной пластики эпохи раннего энеолита рубежа V – IV тыс. до н. э. (поздний Намазга- I ). Комплекс включал: собственно мастерскую (где ремесленники занимались лепкой поделок), ёмкость для сушки вылепленных поделок и комнату с печью для их обжига. Перед входом в мастерскую был большой двор. Весь комплекс однажды подвергался капитальному ремонту, поэтому в описании архитектуры и характеристике находок выделено два периода: после ремонта — собственно горизонт VII и более ранний период (до ремонта) — подгоризонт VII-А. В пределах подгоризонта VII-А удалось выделить поздний этап, когда произошли некоторые несвязанные с капитальным ремонтом изменения, но переделки были значительнее, чем обычный косметический ремонт. Был ли комплекс построен в подгоризонте VII-А или это один из периодов его существования осталось невыясненным, поскольку нижележащие слои в 2014 году не вскрывались. Ниже приведено описание архитектуры VII строительного горизонта в порядке её строительства. Центральную часть раскопа занимало большое почти квадратное помещение 86 – мастерская. Помещение ориентировано стенами по сторонам света, стены сложены из прямоугольных коротких толстых кирпичей, затем тщательно оштукатурены. Пол помещения 86 неоднократно промазывался глиной и покрывался черной краской. Такая отделка интерьера предполагает наличие перекрытия, поскольку, в противном случае, и штукатурка, и глиняное напольное покрытие страдали бы от осадков. Северная и западная стены на большей части помещения сооружены не были, вместо них с запада была пристроена заглубленная примерно на 35-40 см в пол прямоугольная конструкция из сырцовых кирпичей, с востока примыкало помещение 100, а на месте северо-западного угла был проход в помещение 92, частично перегороженный дугообразной стенкой длиной в два кирпича. В центре мастерской на полу сохранились следы большого костра. Над пятном от костра были расчищены хаотично, но довольно плотно друг к другу положенные в один слой на узкое ребро сырцовые кирпичи. Между ними было найдено большое количество комочков сырой глины, смятых заготовок и бракованных изделий, что позволяет предположить, что таким необычным способом была сооружена низкая конструкция (типа достархан), за которой сидели мастеровые и лепили поделки. Вполне вероятно и то, что каждый мастер приносил свои кирпичи, устанавливал их на свободном месте, поэтому у конструкции нет единой формы.
В северо-восточном углу помещения 86 было организовано место для складирования глины, из которой лепили поделки. Склад выглядел следующим образом: весь угол от стен был выложен очень большими фрагментами хумов, на этом слое лежала глина для поделок, сверху глину перекрывал еще слой стенок хумов, на котором снова хранилась глина. Всего удалось зафиксировать три таких слоя. К западной стене мастерской пристроена прямоугольная заглубленная в пол ёмкость для просушки поделок, доверху заполненная золой и пеплом. Стенки емкости сложены из сырцовых кирпичей, которые в процессе функционирования слегка прокалились, что позволяет говорить о том, что зола и пепел насыпались в емкость горячими. При разборке заполнения емкости было обнаружено много целых и поломанных поделок, бракованных поделок и огромное количество (более 300 единиц) бесформенных глиняных комочков. Как на раннем этапе попадали в мастерскую из двора (помещение 94) пока выяснить не удалось, но есть основания полагать, что проход существовал на том же месте, где и в более поздний период, но был заложен при перестройке. С северной стороны к мастерской было пристроено помещение (помещение 100), где проводили обжиг поделок. Попасть в это помещение можно было через дверной проём, организованный в южной стене.
В западной части мастерской, ближе к ее северо-западному углу между необычной дугообразной стенкой и юго-западным углом помещения 100 был широкий проход в помещение 92.
Помещение 100 с печью для обжига – небольшая почти квадратная комната ориентирована углами по сторонам света. Комната прекрасно сохранилась, поэтому есть возможность полностью воссоздать интерьер. Пол и стены были выкрашены в черный цвет. Дверной проем с высоким фигурным порогом закрывался дверью на вращающейся оси (справа от входа есть подпятник). Порог несколько раз переделывали: первоначально он имел форму высокого валика, затем был укреплен еще одним валиком такой же высоты, но более коротким справа, чтобы сохранить возможность использования подпятника и не переносить дверь. Примерно в 1 м от порога в пол помещения вертикально вмазан тонкий плоский камень (заменитель каменной статуи?). Слева от входа к стене пристроена двухчастная печь для обжига поделок. Печь сохранилась в высоту примерно на 1 м (свод не сохранился, его обрушившиеся обломки были найдены внутри печи). Внутреннее пространство печи вертикальной дугообразной перегородкой из глины разделено на две неравные части: левую часть занимает отделение для топлива, правая предназначалась для поделок, подготовленных к обжигу. Здесь была найдена глиняная фигурка животного. Боковая стенка и фасад печи были выкрашены в черный цвет. Фасад украшен двумя выкрашенными в белый цвет фигурными пилястрами: ближе к левому углу был вылеплен узкий тонкий прямоугольный в сечении пилястр с небольшим валикообразным перехватом посередине, высотой около 30 см; посередине фасада, зрительно и функционально разделяя его на две части, сделан еще один пилястр, уникальной сложной конструкции, высотой более 40 см и шириной более 17 см. Пилястр состоит из трех полуцилиндров разной высоты, плотно стоящих друг на друге. Нижний, самый короткий, цилиндр не касается пола помещения, на него опирается самый высокий цилиндр, а сверху на высоком стоит цилиндр среднего размера. Края всех цилиндров скруглены таким образом что создается зрительное восприятие всей пирамиды как антропоморфного существа. Справа и слева от этого пилястра на фасаде были сделаны два углубления, по форме напоминающие перевернутую букву U. Поперек этих углублений примерно посередине вылеплены по одному с каждой стороны горизонтальные выпуклые валики ладьевидной формы (правый расположен несколько выше левого). Верхние края валиков плоские похожие на поверхность полки. На валиках есть следы белой краски. Углубления под валиками выкрашены, как и весь фасад, в черный цвет. Валики зрительно воспринимаются как единое целое с трехчастным центральным пилястром, это впечатление усиливает белый цвет на фоне черного фасада. Над каждым из валиков, занимая всю площадь верхней части углубления, было специальное отверстие, через которые слева в топку закладывали двора, а справа, в отделение для обжига, – поделки из глины (фигурки животных, фишки, мелкую антропоморфную пластику). Эти отверстия, вероятнее всего, залеплялись глиной на время обжига, затем глину разбивали и вынимали поделки. На фасаде печки сверху над левым маленьким пилястром, судя по направлению штукатурки, было еще какое-то налепное украшение, но оно не сохранилось.
Справа от входа на высоком глиняном постаменте стояла конструкция из глины (возможно, в неё складывали временно складывали поделки). Постамент конструкции уже и короче чаши. По форме чаша ближе всего к неглубокому овальному вазону или раковине с округлым бортиком. Узкий дальний край конструкции примыкал к восточной стене помещения. Снаружи вся конструкция вместе с постаментом была выкрашена в черный цвет. Внутри в поверхность чаши были вмазаны фрагменты расписной керамики. В северном углу комнаты на боку лежал огромный (до 100 л емкостью) расписной керамический сосуд-хум, заполненный золой и пеплом, вероятнее всего извлекаемыми из печи. Судя по сохранившейся части, хум был обложен фрагментами еще одного хума и затем обмазан толстым слоем глины. Слои глины примыкали к северо-восточной и северо-западной стенам помещения. Для устойчивости под коническую часть хума были подложены небольшие камни. Между хумом и овальной конструкцией у стены на полу сохранились нижние части глиняных цилиндрических оснований (колонн?). Боковые поверхности цилиндров выкрашены в черный цвет. Пол многократно промазывался и окрашивался, под промазками найдены фрагменты крупных сосудов. На полу в комнате найдены сломанный и перевернутый глиняный столик квадратной формы на низких фигурных ножках. Детали еще, как минимум, двух столиков валялись у порога. Еще несколько ножек и фрагментов столешниц терракотовых и сырцовых столиков и были найдены в соседнем помещении 92. Помещение 92 расположено в западном углу раскопа. Находясь на этом участке, жители имели доступ и в мастерскую, и к емкости для просушки, и через помещение 86 могли попасть в комнату с печью. Вдоль юго-восточного борта раскопа небольшой Г-образной стенкой огорожено небольшое пространство (помещение 99), связанное с помещением 92 проходом. На поверхности помещения 92 сохранились остатки керамической вымостки. У северо-западного борта на полу расчищена прямоугольная конструкция неясного назначения из сырцовых кирпичей. Помещение 94 — большой двор перед мастерской с восточной и южной сторон. На раннем этапе двор был разделен на три части тонкими стенками, параллельно отходящими от восточной стены мастерской в юго-восточном направлении. Стены и поверхность двора тщательно промазаны глиной, в заполнении много битой керамики, угольков и пепла. В южном углу хорошо читаются промазки пола, выкрашенного в черный цвет. В западном участке, где стена двора П-образно изогнута, было очажное пятно, на котором разложены каменные орудия и фрагменты керамики. У северного фаса средней из параллельных стенок на полу расчищена многослойная вымостка из прямоугольных обломков сосудов. Помещение 95 (расчищено на уровень пепельного заполнения и законсервировано до будущего сезона) – часть помещения, не полностью попавшего в пределы раскопа, отгороженное южной стеной помещения 86 и западной стеной помещения 94. К северной стене (она же – южная стена мастерской) пристроена прямоугольная конструкция из мягкой глины с невысокими бортиками. Углы скруглены. В южном углу расчищено скопление обломков хумов. На полах и в заполнении всех описанных помещений комплекса, в емкости для сушки и в печи найдено большое количество (несколько сотен) заготовок поделок, бракованных поделок и целых и сломанных готовых статуэток животных и фишек. По прошествии какого-то периода времени, жители сделали ремонт комплекса — практически во всех помещениях комплекса уровень пола был поднят. Параллельные стенки во дворе (помещение 94) частично разобраны, частично скрыты под новой поверхностью, от них сохранились лишь небольшие выступы-пилоны у восточной стены мастерской. Новая стенка, отходящая от северо-восточного угла мастерской в северо-восточном направлении поделила двор на две части. В помещении 100 перед печью соорудили узкое короткое крыльцо. Двойной овальный порог вместе с подпятником и камень-заменитель статуи скрыли под новым полом. От порога сохранился лишь один невысокий овал. Хум с пеплом еще раз обмазали толстым слоем глины с саманом. В восточной стене мастерской (помещение 86) ближе к юго-восточному углу был сделан проход. Он имел аморфное крыльцо из сырцовых кирпичей со стороны мастерской. Доверху заполненную пеплом емкость для просушки заложили обломками хумов. Такие же обломки приложили к южной стене и уложили на пол в юго-западном углу. К маленькой дугообразной стенке прямо над северо-восточным углом ёмкости для сушки поверх обломков хумов приложили еще один кирпич. Теперь из помещения 86 в помещение 92 остался один неширокий проход. В заполнении помещения 92 было найдено несколько фрагментов глиняной мебели. При следующем ремонте практически во всех помещениях и во дворе комплекса был снова значительно поднят уровень поверхности. В П-образном закутке двора (помещение 94) на поверхность поставили крупный кухонный сосуд, рядом с ним сохранились участки керамической вымостки. Стены мастерской (помещение 86) разобрали, сохранив в высоту примерно на 0,5 м. На небольшом участке остатков северной и южной, а также на всей восточной стене возвели новые стены из глиняной массы, смешанной с мусором и угольками. Такие стены не могут выдержать перекрытия, и, вероятно, они были невысоким забором. В пользу того, что мастерская стала открытым участком свидетельствует и наличие натечных слоев в заполнении. Выход из мастерской во двор оформили овальным порогом, а крыльцо из сырцовых кирпичей скрыли под новой поверхностью. Значительная часть южной стены помещения 86 и прямоугольная конструкция в помещении 95 перестали существовать. От угла Г-образной стенки помещения 99 в направлении юго-восточного угла помещения 86 (но не доходя до него) построили новую стену, ее соединили с дугообразной маленькой стенкой в помещении 86. В помещении 95 также воздвигли узкую легкую стеночку, отгородив юго-восточный угол. Крыльцо перед печью в помещении 100 расширили. Новый пол скрыл весь постамент овальной конструкции справа от входа, сохранив лишь ее чашу, были разобраны и колонны. Хум с пеплом также скрыли под промазками пола. Проход в мастерскую больше не имел порога, а позднее в проходе был установлен большой расписной горшок. Особо следует отметить высокий уровень мастерства жителей, строивших комплекс, при работе с глиной – практически все углы, пилястры, пилоны и косяки помещений были фигурно оформлены. В итоге работ 1987 -1999, 2006 – 2014 гг. на стратиграфическом раскопе 3 на площади около 370 кв. м удалось получить «пирамиду» полного комплекса домохозяйств шести строительных горизонтов развитого энеолита (времени Намазга-II). На сегодняшний день это уникальная ситуация для сырцовой первобытной археологии Средней Азии и Ирана. Сенсацией для всей ближневосточной археологии стало открытие комплекса специализированной мастерской по изготовлению мелкой глиняной пластики столь раннего периода (датировка комплекса — рубеж V – IV тыс. до н.э.). Никогда прежде археологам не удавалось найти подобного комплекса. Были расчищены лишь отдельные находки развалов печей, ям и поделок более позднего времени, участки их нахождения ученые по совокупности материалов называли мастерскими. Количество мелких изделий из исследованного комплекса значительно превосходит нужды одной семьи, жившей в домохозяйстве с мастерской, а, следовательно, есть основания говорить о производстве поделок для нужд других членов общины поселка, то есть – о разделении труда. А это уже требует внесения корректировок в наши знания о социальной структуре общества, поскольку до настоящего открытия в научном археологическом сообществе бытовало мнение об отсутствии развитых ремесел в эпоху раннего энеолита. Полевые исследования памятника, проведенные в 2014 году, углубили знания об архитектуре и культуре населения иранского плато в эпоху энеолита. В результате исследования поселения получены уникальные данные, позволяющие охарактеризовать материальную культуру, социальную структуру и обрядовую практику земледельческой общины эпохи раннего энеолита Южного Туркменистана. Начальник экспедиции



gastroguru © 2017